Анализ произведения анна на шее. Анализ «Анна на шее» Чехов

А.П.Чехов - один из величайших драматургов и прозаиков в мировой литературе. Его пьесы сегодня с успехом ставят в театрах, а произведения пользуются читательским спросом по всему миру.

Рассказ «Анна на шее» очень ярко отражает, как человеческая природа может меняться от бытовых условий и окружающих людей. В данном произведении автор показывает деградацию личности в лице главной героини, Анны.

Описание рассказа

Рассказ начинается с цитаты: «После венчания не было даже лёгкой закуски». Молоденькая девушка, которой исполнилось всего 18 лет, становится женой престарелого чиновника 52 лет, Модеста Алексеича. Этот брак был по расчету, так как семья Анны оказалась на грани бедности. Когда мать Анны умерла, отец Анны, Петр Леонтьич, стал злоупотреблять спиртным. Младшие братья, которые учатся в гимназии (Петя и Андрюша), остались практически в нищете, у них даже новых сапог не было.

Чтобы спасти репутацию Анны и устроить ее личную жизнь, знакомые находят ей супруга в лице богатого, но некрасивого и старого чиновника. Во время езды на богомолье, муж Анны делится воспоминаниями о забавном случае, который приключился с одним знакомым во время вручения ордена св. Анны Его сиятельством. Модест Алексеич также стремиться к получению ордена Анны второй степени.

Вскоре семейная жизнь главной героини приобретает серую окраску, ей скучно в обществе супруга, она целыми днями находится одна. Муж оказывается довольно скупой личностью, поэтому деньги Анне приходилось выпрашивать, если ей надо было купить наряд. Помочь своим братьям не удавалось по причине отсутствия собственных денег. А драгоценности, которые дарил Анне муж, он постоянно проверял на наличие. К семье жены Модест Алексеич не чувствовал никакого сострадания и не хотел помогать материально.

После одного вечера, который прошел для Анны успешно, ведь она стала центром внимания, жизнь ее кардинально изменяется. Аня «поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками». Теперь она стыдится своего мужа, который выглядит недостойным ее, требует денег от него безо всякого смущения. Стыдится она и своего отца, - выходца из простой семьи. Проезжая мимо братьев и отца, она не удостаивала их даже вниманием.

Главные герои

Девушка 18 лет из простой семьи, которая выходит замуж по расчету за чиновника, чтобы спасти свое положение. Вначале она скромна, переживает о своих родных, но во второй части рассказа ее героиня переживает полную перемену личности.

Модест Алексеич - 52-летний чиновник, гонимый за успехом и карьерой, очень скуп. В конце он получает желанный орден св. Анны.

Петр Леонтьич - отец Анны, учитель рисования в гимназии. Стал много выпивать, когда жена умерла.

Петя и Андрюша - младшие братья Анны, гимназисты, «худенькие, бледные мальчики с большими глазами…»

Артынов - богач, любитель шумной жизни, в компании которого Анна часто проводила время после знакомства на балу.

Анализ рассказа

В лице главной героини видна резкая перемена личностных качеств после понимания своей социальной значимости. Изначально Анна кажется читателю тонкой натурой, которая обладает чувствами сострадания, нравственности и любви к своей семье. Но возвышение человека в аристократических кругах пробуждает в Анне скрытые пороки в лице корысти, гордыни и пренебрежения своими родными.

Глубина рассказа и его суть полностью раскрываются в кульминации. Автор дает четко понять читателю, что Анна - ветреная особа, для которой смысл жизни заключается в дорогих нарядах, пышных балах и влиятельном окружении в лице расточительных богачей.

Рассказ «Анна на шее» Чехов написал в 1895 году. Теория литературы относит произведение к традиции критического реализма. Несмотря на драматичность сюжета, рассказ не лишен юмора и иронии. Чехов придал сатирические черты не только Модесту Алексеевичу и его сиятельству, но и самой Анне. Девушка с самого начала произведения не похожа на жертву обстоятельств, она достаточно расчетлива. Как только Анна получает все, что ей нужно: деньги, внимание и влияние, она забывает о бедных родственниках и живет в свое удовольствие.

Главные герои

Модест Алексеич – пожилой чиновник, 52 года; «среднего роста, довольно полный, пухлый» , «держался солидно» .

Анна – юная девушка, 18 лет; вышла замуж за Модеста Алексеича из материальных соображений.

Другие герои

Петя и Андрюша – гимназисты, младшие братья Анны.

Петр Леонтьич – отец Анны, учитель в гимназии.

Артынов – «богач, высокий, полный брюнет» , «донжуан и баловник» , ухаживал за Анной.

Его сиятельство – начальник Модеста Алексеича.

I

«После венчания не было даже легкой закуски». Молодые сразу поехали на вокзал, «на богомолье» . Модест Алексеич женился на совсем юной девушке. Говорили, что и поездку в монастырь он затеял для того, чтобы показать, что и в браке он будет отдавать «первое место религии и нравственности» .

Пьяный отец Анны со слезами на глазах пытался ей что-то сказать на прощание, но братья девушки, Петя и Андрюша, сконфужено его одергивали.

Оставшись наедине с женой, Модест Алексеич вспомнил историю. У его знакомого была сварливая жена Анна. И когда знакомому вручали орден Святой Анны второй степени, его сиятельство выразился: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее» (эту награду принято было носить на шее). Модест Алексеич надеялся, что ему его сиятельство такого не скажет.

Анне же «было страшно и гадко» . Девушка вспомнила, каким мучительным было венчание. Никто не понимал, зачем она выходит замуж за «этого пожилого, неинтересного господина» . Она чувствовала себя обманутой. Свадебное платье пришлось шить в долг, а ее семье Модест Алексеич так и не помог. Девушка даже не была уверена, есть ли что-то у отца и братьев на ужин.

Отец Анны был учителем рисования и чистописания в гимназии. Когда мать умерла, он сильно запил, наступила нужда, его даже хотели уволить. Знакомые дамы «засуетились» и подыскали для Анны жениха – Модеста Алексеича. Девушка надеялась, что он замолвит слово за ее отца и мужчину не уволят с работы.

Поезд остановился на полустанке. Девушка вышла на платформу. Увидев офицеров и богатого владельца дачного места Артынова, она начала кокетничать. У девушки поднялось настроение, и до монастыря она ехала уже в прекрасном расположении духа.

В городе Анна и Модест Алексеич жили на казенной квартире. Оставаясь одна, девушка играла на рояле, читала книги, плакала от скуки. За обедом Модест Алексеич говорил о том, «что надо трудиться, что семейная жизнь есть не удовольствие, а долг» и что «каждый человек должен иметь свои обязанности» .

Анна часто приходила к отцу и братьям, но те словно осуждали ее за брак по расчету. Ее дамский вид смущал и оскорблял их. Каждый раз за обедом отец много пил, а по праздникам играл на фисгармонии.

Иногда Анна с мужем ходили в театр. Модест Алексеич заставлял жену кланяться персонам, занимающим более высокое положение. Анна стеснялась просить у мужа деньги, а сам он ее ничем не баловал. «Она делала всё, что хотел муж, и злилась на себя за то, что он обманул ее, как последнюю дурочку». Денег у нее теперь было меньше, чем до замужества. Иногда муж дарил Анне украшения, но регулярно делал «ревизию» , проверяя, все ли на месте.

Только однажды Петр Леонтьич попросил у Модеста Алексеича в долг 50 рублей. Тот дал, но сказал, что больше не даст до тех пор, пока мужчина не бросит пить. Каждый раз родным Анны приходилось выслушивать наставления Модеста Алексеича, хотя денег он им не давал.

II

Планировался зимний бал. Модест Алексеич сказал Анне, что она должна сшить себе бальное платье и дал ей сто рублей. Девушка решила купить такой наряд, какой бы надела ее покойная мать – женщина была модницей и научила дочь кокетничать.

На балу, в окружении высшего общества, Анна в первый раз чувствовала себя «не девочкой, а дамой» . Она понимала, что близость старого мужа не унижает ее, а «кладет на нее печать пикантной таинственности» .

Девушка пользовалась успехом у мужчин, ее все приглашали. Сам его сиятельство предложил Анне принять участие в благотворительном базаре. Присутствовавший Артынов покупал у нее шампанское и чай за сто рублей. «Она уже поняла, что создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни» . Анна начала стесняться своего пьяного, «обыкновенного» отца. Когда девушку провожали домой, уже светало.

На следующий день к Анне с визитом приехал Артынов, а после и его сиятельство с благодарностью за участие в базаре. Наконец приехал и ее муж. Модест Алексеич смотрел на жену с «заискивающим, сладким, холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных» . Понимая, что ей ничего не будет, девушка сказала ему: «Подите прочь, болван!».

«После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня». Она возвращалась домой под утро. Анна не боялась брать у мужа деньги, тратя их как свои.

Когда на Пасху Модест Алексеи получил Анну второй степени, его сиятельство сказал: «Значит, у вас теперь три Анны, одна в петлице, две на шее». Модест Алексеич, пытаясь скаламбурить ответил, что теперь остается ожидать на свет маленького Владимира, имея ввиду орден Владимира IV степени, но его сиятельство уже не слушал мужчину.

Петр Леонтьич пил сильнее прежнего, денег у них не было, фисгармонию пришлось продать за долг. Когда же мужчина пытался окликнуть Анну на улице, сыновья брали его под руки и умоляюще говорили: «Не надо, папочка… Будет, папочка…»

Заключение

Центральным персонажем рассказа «Анна на шее» является юная кокетка Анна. Вначале произведения кажется, что брак по расчету – настоящая трагедия, которая загубит ее молодость. Однако сцена, когда девушка сразу после замужества кокетничает на полустанке с офицерами, показывает, что для девушки важнее ее успех в обществе. Получив этот успех после бала, девушка меняется на глазах, и перед читателем обнажаются ее отрицательные черты.

Предлагаемый пересказ «Анны на шее» поможет подготовиться к уроку литературы, а также быстро вспомнить сюжет произведения.

Тест по рассказу

Проверьте запоминание краткого содержания тестом:

Рейтинг пересказа

Средняя оценка: 4.6 . Всего получено оценок: 389.

КАК СОЗДАВАЛСЯ ФИЛЬМ "АННА НА ШЕЕ"
«После венчания не было даже лёгкой закуски» - так начинается рассказ Антона Павловича Чехова «Анна на шее», который в 1954 году экранизировал Исидор Анненский, уже неоднократно экранизировавший произведения Чехова: «Свадьба», «Медведь», «Человек в футляре».
Причем все картины, начиная с дипломного «Медведя», становились настоящим событием и неизменно собирали множество зрителей.

Сюжет фильма «Анна на шее» вроде прост и понятен: восемнадцатилетняя Аня живет с папенькой и двумя малолетними братьями. Отец запил, оплакивая умершую супругу, и денег в доме не водится, даже мебель описали за долги.

Знакомая мадам подсуетилась и нашла для Ани богатого жениха Модеста Алексеевича (сто тыщь в банке!). Аня вроде и понимает, что это выход из бедственного положения, но выходить замуж за человека, который на тридцать четыре года старше, совсем не хочет, да делать нечего.

Семейная жизнь стала для Ани кошмаром, супруг, ценитель морали, все время поучал Анну, что «семейная жизнь есть не удовольствие, а долг»; отца Анны Петра Леонтьича, что пьянство – постыдная слабость, и что многие способные люди со временем могли бы стать «высокопоставленными людьми», если бы не пили; братьев Ани, когда те заходили в гости, что «каждый человек должен иметь свои обязанности», и что если сейчас они позволяют себе прогуливать гимназию, то в будущем станут еще более распущенными и безответственными.

Кроме прочего, Модест Алексеевич оказался еще и скуп: Анна обвешана драгоценностями, но в карманах ни копейки не прибавилось, да и драгоценности супруг дарит жене прозапас, «на черный день», не стесняясь пересчитывать, все ли кольца на месте.
В театральном буфете Модест Алексеевич вертит в руках грушу, а, узнав цену, говорит «Однако!» и кладет на место, но, поскольку уйти, ничего не купив, неловко, берет бутылку воды, а ведь Анне так хотелось шоколада.
Все изменилось зимой: Модест Алексеевич приводит супругу на традиционный бал. Аня блистает в новом платье, на которое супруг выдал ей аж сто рублей, и очаровывает буквально всех мужчин. Анна танцует и веселится, и она, кажется, счастлива и даже отмахивается от отца, который просто рад видеть дочь такой счастливой: «В другой раз, папочка!».


От поклонников просто нет отбоя, и даже сам Его Сиятельство очарован юной красавицей. Теперь у Анны совсем другая жизнь, теперь она может делать, что хочет, может тратить деньги, как пожелает, отправляя квитанции мужу, теперь уже муж перед ней преклоняется и заискивает. Еще бы, ведь у Анны такие высокопоставленные поклонники, даже сам Его Сиятельство в гости захаживает! Только вот теперь Анне совсем дела нет до несчастного папеньки и двух малолетних братьев.

Рассказ классика русской литературы Антона Павловича Чехова, впервые опубликованный на страницах «Русских ведомостей» в октябре 1895 года, был экранизирован выдающимся мастером, заслуженным деятелем искусств России, учеником великого Сергея Эйзенштейна, режиссёром и сценаристом Исидором Марковичем Анненским.

Для Анненского это было не первое обращение к произведениям русской литературы, и к творчеству Чехова в частности: его дипломный фильм «Медведь» с Ольгой Андровской и неподражаемым Михаилом Жаровым в главных ролях был поставлен по одноимённому рассказу писателя. Затем последовали «Человек в футляре» (1939 год) и «Свадьба» (1944 год).

Сценарии почти для всех своих картин Исидор Маркович писал сам, и «Анна на шее» не стала исключением. В картине подобран великолепный исполнительский состав. Главную роль сыграла одна из первых красавиц советского экрана Алла Ларионова (после роли Любавы в фильме «Садко», получившем «Серебряного льва» на Венецианском кинофестивале, актрису приглашал сниматься сам Чарли Чаплин),

Вместе с Ларионовой в этом фильме снимался блистательный актер, очень популярный, Михаил Жаров. Алла Дмитриевна обожала его еще с детства, девчонкой бегала на все его спектакли, концерты. А когда он впервые увидел Аллу, сказал: «Боже, как ты похожа на Люсю!» Он имел ввиду свою бывшую жену, актрису Людмилу Целиковскую. Фильм снимался долго.

Только сцену бала, где она танцует с Жаровым мазурку, снимали целый месяц, и, главным образом, по ночам. Актеры оперетты, которые были заняты в этой сцене, днем и вечером работали в театре. И когда пришло время снимать сцену мазурки, Жаров сказал Ларионовой: «Ты, пожалуйста, соберись, чтобы нам все станцевать с первого дубля, иначе мне придется вызывать врача».


Конечно, он лукавил. Жаров танцевал превосходно, лучше всех. На съемках этого фильма Ларионова познакомилась с небожителем, актером Александром Вертинским.

Он сразу пленил ее своими аристократическими манерами, тем, как он двигался, как держал спину, своим совершенно несоветским складом ума. Актер любил молодежь и, когда не было съемок, всегда с удовольствием молодых актеров собирал в своем номере, рассказывал невероятные истории из собственной жизни.

Говорят, вначале съемок Александр Вертинский даже настаивал, чтобы в роли Анны снималась другая актриса, а потом очень полюбил Ларионову, и был в восторге и от ее красоты, и от того, как она играла.
Он подарил актрисе замечательное изречение: «Аллочка, запомните, актер всегда один, но зато он Бог, а Боги всегда одиноки!» Актриса очень уставала на съемках, приезжала домой под утро, долго доставала из волос шпильки и без сил валилась на кровать. Кстати, о кровати.

Съемки будуара героини снимались почему-то не в мосфильмовском павильоне, а в гараже «Мосфильма». На улице было 20 градусов мороза, температура на съемочной площадке - ненамного выше. Поэтому, как только объявляли перерыв, Ларионова, снимавшаяся в легком пеньюаре, тут же ныряла под одеяло.

Что же до кровати гигантских размеров, то ее на время съемок одолжили у известного своими солидными габаритами Евгения Моргунова, что позволило последнему потом не очень удачно шутить, что в его постели спала сама Алла Ларионова.
Её партнёрами по фильму стал выдающийся театральный актёр, игравший у Мейерхольда и в Малом театре, Владимир Владиславский.
Роль Модеста Алексеевича в «Анне на шее» считается его лучшей киноработой.

Композитором фильма «Анна на шее» стал Лев Шварц, написавший музыку к более чем тридцати художественным и мультипликационным лентам.
Этот фильм принес Ларионовой настоящую известность и всеобщее признание.

Она действительно великолепна, но есть одно небольшое «но»: Ларионова красивая и обаятельная, но это совсем не та чеховская Аня. Я не могу поверить, что эта Анна страдает оттого, что ей пришлось выйти замуж за противного старика, что она переживает за свою семью.
Да, Модест ей более чем неприятен, неприятны его гости – такие же, как он, беседующие о еде, и их жены, беседующие о том, что губернаторов надо выбирать из неженатых, а чтобы быть счастливой, надо сварить черного кота, - но когда она подходит к окну и слышит песни и веселье, кажется, что она страдает не от ситуации, в которую попала, а от того, что приходится заискивать перед гостями, вместо того, чтобы беззаботно веселиться где-то там, где музыка.

Когда Анна приходит домой и жалуется отцу, что муж не дает ей денег, а просить она боится и стыдится, я не вижу в ней стыда и страха – говорит она об этом задумчиво и легко, как будто сон рассказывает.

Зато я верю в ту Анну-Ларионову, которая отплясывает на балу и весело смеется, в ту, которая благосклонно принимает ухаживания мужчин и презрительно называет мужа болваном. Эта Анна наслаждается своим положением, своей новой жизнью, она знает себе цену и знает, что все это она заслужила, и плевать на остальное.

Впрочем, так ли важно, та самая ли это чеховская Анна, это же фильм, интерпретация, и несоответствия неизбежны, и в этом варианте Ларионова идеально «попала» в роль. И сам фильм не зря заслужил народную любовь и стал «хитом», как сейчас говорят: его посмотрели почти тридцать два миллиона человек, а на Международном кинофестивале в Италии в 1957 году фильм получил «Золотую оливковую ветвь».

После венчания не было даже легкой закуски; молодые выпили по бокалу, переоделись и поехали на вокзал. Вместо веселого свадебного бала и ужина, вместо музыки и танцев — поездка на богомолье за двести верст. Многие одобрили это, говоря, что Модест Алексеич уже в чинах и не молод, и шумная свадьба могла бы, пожалуй, показаться не совсем приличной; да и скучно слушать музыку, когда чиновник 52 лет женится на девушке, которой едва минуло 18. Говорили также, что эту поездку в монастырь Модест Алексеич, как человек с правилами, затеял, собственно, для того, чтобы дать понять своей молодой жене, что и в браке он отдает первое место религии и нравственности. Молодых провожали. Толпа сослуживцев и родных стояла с бокалами и ждала, когда пойдет поезд, чтобы крикнуть ура, и Петр Леонтьич, отец, в цилиндре, в учительском фраке, уже пьяный и уже очень бледный, всё тянулся к окну со своим бокалом и говорил умоляюще: — Анюта! Аня! Аня, на одно слово! Аня наклонялась к нему из окна, и он шептал ей что-то, обдавая ее запахом винного перегара, дул в ухо — ничего нельзя было понять — и крестил ей лицо, грудь, руки; при этом дыхание у него дрожало и на глазах блестели слезы. А братья Ани, Петя и Андрюша, гимназисты, дергали его сзади за фрак и шептали сконфуженно: — Папочка, будет... Папочка, не надо... Когда поезд тронулся, Аня видела, как ее отец побежал немножко за вагоном, пошатываясь и расплескивая свое вино, и какое у него было жалкое, доброе, виноватое лицо. — Ура-а-а! — кричал он. Молодые остались одни. Модест Алексеич осмотрелся в купе, разложил вещи по полкам и сел против своей молодой жены, улыбаясь. Это был чиновник среднего роста, довольно полный, пухлый, очень сытый, с длинными бакенами и без усов, и его бритый, круглый, резко очерченный подбородок походил на пятку. Самое характерное в его лице было отсутствие усов, это свежевыбритое, голое место, которое постепенно переходило в жирные, дрожащие, как желе, щеки. Держался он солидно, движения у него были не быстрые, манеры мягкие. — Не могу не припомнить теперь одного обстоятельства, — сказал он, улыбаясь. — Пять лет назад, когда Косоротов получил орден святыя Анны второй степени и пришел благодарить, то его сиятельство выразился так: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее». А надо сказать, что в то время к Косоротову только что вернулась его жена, особа сварливая и легкомысленная, которую звали Анной. Надеюсь, что когда я получу Анну второй степени, то его сиятельство не будет иметь повода сказать мне то же самое. Он улыбался своими маленькими глазками. И она тоже улыбалась, волнуясь от мысли, что этот человек может каждую минуту поцеловать ее своими полными, влажными губами и что она уже не имеет права отказать ему в этом. Мягкие движения его пухлого тела пугали ее, ей было и страшно, и гадко. Он встал, не спеша снял с шеи орден, снял фрак и жилет и надел халат. — Вот так, — сказал он, садясь рядом с Аней. Она вспоминала, как мучительно было венчание, когда казалось ей, что и священник, и гости, и все в церкви глядели на нее печально: зачем, зачем она, такая милая, хорошая, выходит за этого пожилого, неинтересного господина? Еще утром сегодня она была в восторге, что всё так хорошо устроилось, во время же венчания и теперь в вагоне чувствовала себя виноватой, обманутой и смешной. Вот она вышла за богатого, а денег у нее все-таки не было, венчальное платье шили в долг, и, когда сегодня ее провожали отец и братья, она по их лицам видела, что у них не было ни копейки. Будут ли они сегодня ужинать? А завтра? И ей почему-то казалось, что отец и мальчики сидят теперь без нее голодные и испытывают точно такую же тоску, какая была в первый вечер после похорон матери. «О, как я несчастна! — думала она. — Зачем я так несчастна?» С неловкостью человека солидного, не привыкшего обращаться с женщинами, Модест Алексеич трогал ее за талию и похлопывал по плечу, а она думала о деньгах, о матери, об ее смерти. Когда умерла мать, отец, Петр Леонтьич, учитель чистописания и рисования в гимназии, запил, наступила нужда; у мальчиков не было сапог и калош, отца таскали к мировому, приходил судебный пристав и описывал мебель... Какой стыд! Аня должна была ухаживать за пьяным отцом, штопать братьям чулки, ходить на рынок, и, когда хвалили ее красоту, молодость и изящные манеры, ей казалось, что весь свет видит ее дешевую шляпку и дырочки на ботинках, замазанные чернилами. А по ночам слезы и неотвязчивая, беспокойная мысль, что скоро-скоро отца уволят из гимназии за слабость и что он не перенесет этого и тоже умрет, как мать. Но вот знакомые дамы засуетились и стали искать для Ани хорошего человека. Скоро нашелся вот этот самый Модест Алексеич, не молодой и не красивый, но с деньгами. У него в банке тысяч сто и есть родовое имение, которое он отдает в аренду. Это человек с правилами и на хорошем счету у его сиятельства; ему ничего не стоит, как говорили Ане, взять у его сиятельства записочку к директору гимназии и даже к попечителю, чтобы Петра Леонтьича не увольняли... Пока она вспоминала эти подробности, послышалась вдруг музыка, ворвавшаяся в окно вместе с шумом голосов. Это поезд остановился на полустанке. За платформой в толпе бойко играли на гармонике и на дешевой визгливой скрипке, а из-за высоких берез и тополей, из-за дач, залитых лунным светом, доносились звуки военного оркестра: должно быть, на дачах был танцевальный вечер. На платформе гуляли дачники и горожане, приезжавшие сюда в хорошую погоду подышать чистым воздухом. Был тут и Артынов, владелец всего этого дачного места, богач, высокий, полный брюнет, похожий лицом на армянина, с глазами навыкате и в странном костюме. На нем была рубаха, расстегнутая на груди, и высокие сапоги со шпорами, и с плеч спускался черный плащ, тащившийся по земле, как шлейф. За ним, опустив свои острые морды, ходили две борзые. У Ани еще блестели на глазах слезы, но она уже не помнила ни о матери, ни о деньгах, ни о своей свадьбе, а пожимала руки знакомым гимназистам и офицерам, весело смеялась и говорила быстро: — Здравствуйте! Как поживаете? Она вышла на площадку, под лунный свет, и стала так, чтобы видели ее всю в новом великолепном платье и в шляпке. — Зачем мы здесь стоим? — спросила она. — Здесь разъезд, — ответили ей, — ожидают почтового поезда. Заметив, что на нее смотрит Артынов, она кокетливо прищурила глаза и заговорила громко по-французски, и оттого, что ее собственный голос звучал так прекрасно и что слышалась музыка и луна отражалась в пруде, и оттого, что на нее жадно и с любопытством смотрел Артынов, этот известный дон-жуан и баловник, и оттого, что всем было весело, она вдруг почувствовала радость, и, когда поезд тронулся и знакомые офицеры на прощанье сделали ей под козырек, она уже напевала польку, звуки которой посылал ей вдогонку военный оркестр, гремевший где-то там за деревьями; и вернулась она в свое купе с таким чувством, как будто на полустанке ее убедили, что она будет счастлива непременно, несмотря ни на что. Молодые пробыли в монастыре два дня, потом вернулись в город. Жили они на казенной квартире. Когда Модест Алексеич уходил на службу, Аня играла на рояле, или плакала от скуки, или ложилась на кушетку и читала романы, и рассматривала модный журнал. За обедом Модест Алексеич ел очень много и говорил о политике, о назначениях, переводах и наградах, о том, что надо трудиться, что семейная жизнь есть не удовольствие, а долг, что копейка рубль бережет и что выше всего на свете он ставит религию и нравственность. И, держа нож в кулаке, как меч, он говорил: — Каждый человек должен иметь свои обязанности! А Аня слушала его, боялась и не могла есть, и обыкновенно вставала из-за стола голодной. После обеда муж отдыхал и громко храпел, а она уходила к своим. Отец и мальчики посматривали на нее как-то особенно, как будто только что до ее прихода осуждали ее за то, что она вышла из-за денег, за нелюбимого, нудного, скучного человека; ее шуршащее платье, браслетки и вообще дамский вид стесняли, оскорбляли их; в ее присутствии они немножко конфузились и не знали, о чем говорить с ней; но всё же любили они ее по-прежнему и еще не привыкли обедать без нее. Она садилась и кушала с ними щи, кашу и картошку, жаренную на бараньем сале, от которого пахло свечкой. Петр Леонтьич дрожащей рукой наливал из графинчика и выпивал быстро, с жадностью, с отвращением, потом выпивал другую рюмку, потом третью... Петя и Андрюша, худенькие, бледные мальчики с большими глазами, брали графинчик и говорили растерянно: — Не надо, папочка... Довольно, папочка... И Аня тоже тревожилась и умоляла его больше не пить, а он вдруг вспыхивал и стучал кулаком по столу. — Я никому не позволю надзирать за мной! — кричал он. — Мальчишки! Девчонка! Я вас всех выгоню вон! Но в голосе его слышались слабость, доброта, и никто его не боялся. После обеда обыкновенно он наряжался; бледный, с порезанным от бритья подбородком, вытягивая тощую шею, он целых полчаса стоял перед зеркалом и прихорашивался, то причесываясь, то закручивая свои черные усы, прыскался духами, завязывал бантом галстук, потом надевал перчатки, цилиндр и уходил на частные уроки. А если был праздник, то он оставался дома и писал красками или играл на фисгармонии, которая шипела и рычала; он старался выдавить из нее стройные, гармоничные звуки и подпевал, или же сердился на мальчиков: — Мерзавцы! Негодяи! Испортили инструмент! По вечерам муж Ани играл в карты со своими сослуживцами, жившими с ним под одной крышей в казенном доме. Сходились во время карт жены чиновников, некрасивые, безвкусно наряженные, грубые, как кухарки, и в квартире начинались сплетни, такие же некрасивые и безвкусные, как сами чиновницы. Случалось, что Модест Алексеич ходил с Аней в театр. В антрактах он не отпускал ее от себя ни на шаг, а ходил с ней под руку по коридорам и по фойе. Раскланявшись с кем-нибудь, он тотчас уже шептал Ане: «Статский советник... принят у его сиятельства...» или: «Со средствами... имеет свой дом...» Когда проходили мимо буфета, Ане очень хотелось чего-нибудь сладкого; она любила шоколад и яблочное пирожное, но денег у нее не было, а спросить у мужа она стеснялась. Он брал грушу, мял ее пальцами и спрашивал нерешительно: — Сколько стоит? — Двадцать пять копеек. — Однако! — говорил он и клал грушу на место; но так как было неловко отойти от буфета, ничего не купивши, то он требовал сельтерской воды и выпивал один всю бутылку, и слезы выступали у него на глазах, и Аня ненавидела его в это время. Или он, вдруг весь покраснев, говорил ей быстро: — Поклонись этой старой даме! — Но я с ней незнакома. — Всё равно. Это супруга управляющего казенной палатой! Поклонись же, тебе говорю! — ворчал он настойчиво. — Голова у тебя не отвалится. Аня кланялась, и голова у нее в самом деле не отваливалась, но было мучительно. Она делала всё, что хотел муж, и злилась на себя за то, что он обманул ее, как последнюю дурочку. Выходила она за него только из-за денег, а между тем денег у нее теперь было меньше, чем до замужества. Прежде хоть отец давал двугривенные, а теперь — ни гроша. Брать тайно или просить она не могла, она боялась мужа, трепетала его. Ей казалось, что страх к этому человеку она носит в своей душе уже давно. Когда-то в детстве самой внушительной и страшной силой, надвигающейся как туча или локомотив, готовый задавить, ей всегда представлялся директор гимназии; другой такою же силой, о которой в семье всегда говорили и которую почему-то боялись, был его сиятельство; и был еще десяток сил помельче, и между ними учителя гимназии с бритыми усами, строгие, неумолимые, и теперь вот, наконец, Модест Алексеич, человек с правилами, который даже лицом походил на директора. И в воображении Ани все эти силы сливались в одно и в виде одного страшного громадного белого медведя надвигались на слабых и виноватых, таких, как ее отец, и она боялась сказать что-нибудь против, и натянуто улыбалась, и выражала притворное удовольствие, когда ее грубо ласкали и оскверняли объятиями, наводившими на нее ужас. Только один раз Петр Леонтьич осмелился попросить у него пятьдесят рублей взаймы, чтобы заплатить какой-то очень неприятный долг, но какое это было страдание! — Хорошо, я вам дам, — сказал Модест Алексеич, подумав, — но предупреждаю, что больше уже не буду помогать вам, пока вы не бросите пить. Для человека, состоящего на государственной службе, постыдна такая слабость. Не могу не напомнить вам общеизвестного факта, что многих способных людей погубила эта страсть, между тем как при воздержании они, быть может, могли бы со временем сделаться высокопоставленными людьми. И потянулись длинные периоды: «по мере того»... «исходя из того положения»... «ввиду только что сказанного», а бедный Петр Леонтьич страдал от унижения и испытывал сильное желание выпить. И мальчики, приходившие к Ане в гости, обыкновенно в рваных сапогах и в поношенных брюках, тоже должны были выслушивать наставления. — Каждый человек должен иметь свои обязанности! — говорил им Модест Алексеич. А денег не давал. Но зато он дарил Ане кольца, браслеты и броши, говоря, что эти вещи хорошо иметь про черный день. И часто от отпирал ее комод и делал ревизию: все ли вещи целы.

II

Наступила между тем зима. Еще задолго до Рождества в местной газете было объявлено, что 29-го декабря в дворянском собрании «имеет быть» обычный зимний бал. Каждый вечер после карт Модест Алексеич, взволнованный, шептался с чиновницами, озабоченно поглядывая на Аню, и потом долго ходил из угла в угол, о чем-то думая. Наконец, как-то поздно вечером, он остановился перед Аней и сказал: — Ты должна сшить себе бальное платье. Понимаешь? Только, пожалуйста, посоветуйся с Марьей Григорьевной и с Натальей Кузьминишной. И дал ей сто рублей. Она взяла; но, заказывая бальное платье, ни с кем не советовалась, а поговорила только с отцом и постаралась вообразить себе, как бы оделась на бал ее мать. Ее покойная мать сама одевалась всегда по последней моде и всегда возилась с Аней и одевала ее изящно, как куклу, и научила ее говорить по-французски и превосходно танцевать мазурку (до замужества она пять лет прослужила в гувернантках). Аня так же, как мать, могла из старого платья сделать новое, мыть в бензине перчатки, брать напрокат bijoux и так же, как мать, умела щурить глаза, картавить, принимать красивые позы, приходить, когда нужно, в восторг, глядеть печально и загадочно. А от отца она унаследовала темный цвет волос и глаз, нервность и эту манеру всегда прихорашиваться. Когда за полчаса до отъезда на бал Модест Алексеич вошел к ней без сюртука, чтобы перед ее трюмо надеть себе на шею орден, то, очарованный ее красотой и блеском ее свежего, воздушного наряда, самодовольно расчесал себе бакены и сказал: — Вот ты у меня какая... вот ты какая! Анюта! — продолжал он, вдруг впадая в торжественный тон. — Я тебя осчастливил, а сегодня ты можешь осчастливить меня. Прошу тебя, представься супруге его сиятельства! Ради бога! Через нее я могу получить старшего докладчика! Поехали на бал. Вот и дворянское собрание, и подъезд со швейцаром. Передняя с вешалками, шубы, снующие лакеи и декольтированные дамы, закрывающиеся веерами от сквозного ветра; пахнет светильным газом и солдатами. Когда Аня, идя вверх по лестнице под руку с мужем, услышала музыку и увидала в громадном зеркале всю себя, освещенную множеством огней, то в душе ее проснулась радость и то самое предчувствие счастья, какое испытала она в лунный вечер на полустанке. Она шла гордая, самоуверенная, в первый раз чувствуя себя не девочкой, а дамой, и невольно походкою и манерами подражая своей покойной матери. И в первый раз в жизни она чувствовала себя богатой и свободной. Даже присутствие мужа не стесняло ее, так как, перейдя порог собрания, она уже угадала инстинктом, что близость старого мужа нисколько не унижает ее, а, наоборот, кладет на нее печать пикантной таинственности, которая так нравится мужчинам. В большой зале уже гремел оркестр и начались танцы. После казенной квартиры, охваченная впечатлениями света, пестроты, музыки, шума, Аня окинула взглядом залу и подумала: «Ах, как хорошо!» и сразу отличила в толпе всех своих знакомых, всех, кого она раньше встречала на вечерах или на гуляньях, всех этих офицеров, учителей, адвокатов, чиновников, помещиков, его сиятельство, Артынова и дам высшего общества, разодетых, сильно декольтированных, красивых и безобразных, которые уже занимали свои позиции в избушках и павильонах благотворительного базара, чтобы начать торговлю в пользу бедных. Громадный офицер в эполетах — она познакомилась с ним на Старо-Киевской улице, когда была гимназисткой, а теперь не помнила его фамилии — точно из-под земли вырос и пригласил на вальс, и она отлетела от мужа, и ей уж казалось, будто она плыла на парусной лодке, в сильную бурю, а муж остался далеко на берегу... Она танцевала страстно, с увлечением и вальс, и польку, и кадриль, переходя с рук на руки, угорая от музыки и шума, мешая русский язык с французским, картавя, смеясь и не думая ни о муже, ни о ком и ни о чем. Она имела успех у мужчин, это было ясно, да иначе и быть не могло, она задыхалась от волнения, судорожно тискала в руках веер и хотела пить. Отец, Петр Леонтьич, в помятом фраке, от которого пахло бензином, подошел к ней, протягивая блюдечко с красным мороженым. — Ты очаровательна сегодня, — говорил он, глядя на нее с восторгом, — и никогда еще я так не жалел, что ты поспешила замуж... Зачем? Я знаю, ты сделала это ради нас, но... — он дрожащими руками вытащил пачечку денег и сказал: — Я сегодня получил с урока и могу отдать долг твоему мужу. Она сунула ему в руки блюдечко и, подхваченная кем-то, унеслась далеко и мельком, через плечо своего кавалера, видела, как отец, скользя по паркету, обнял даму и понесся с ней по зале. «Как он мил, когда трезв!» — думала она. Мазурку она танцевала с тем же громадным офицером; он важно и тяжело, словно туша в мундире, ходил, поводил плечами и грудью, притоптывал ногами еле-еле — ему страшно не хотелось танцевать, а она порхала около, дразня его своей красотой, своей открытой шеей; глаза ее горели задором, движения были страстные, а он становился всё равнодушнее и протягивал к ней руки милостиво, как король. — Браво, браво!.. — говорили в публике. Но мало-помалу и громадного офицера прорвало; он оживился, заволновался и, уже поддавшись очарованию, вошел в азарт и двигался легко, молодо, а она только поводила плечами и глядела лукаво, точно она уже била королева, а он раб, и в это время ей казалось, что на них смотрит вся зала, что все эти люди млеют и завидуют им. Едва громадный офицер успел поблагодарить ее, как публика вдруг расступилась и мужчины вытянулись как-то странно, опустив руки... Это шел к ней его сиятельство, во фраке с двумя звездами. Да, его сиятельство шел именно к ней, потому что глядел прямо на нее в упор и слащаво улыбался, и при этом жевал губами, что делал он всегда, когда видел хорошеньких женщин. — Очень рад, очень рад... — начал он. — А я прикажу посадить вашего мужа на гауптвахту за то, что он до сих пор скрывал от нас такое сокровище. Я к вам с поручением от жены, — продолжал он, подавая ей руку, — Вы должны помочь нам... М-да... Нужно назначить вам премию за красоту... как в Америке... М-да... Американцы... Моя жена ждет вас с нетерпением. Он привел ее в избушку, к пожилой даме, у которой нижняя часть лица была несоразмерно велика, так что казалось, будто она во рту держала большой камень. — Помогите нам, — сказала она в нос, нараспев. — Все хорошенькие женщины работают на благотворительном базаре, и только одна вы почему-то гуляете. Отчего вы не хотите нам помочь? Она ушла, и Аня заняла ее место около серебряного самовара с чашками. Тотчас же началась бойкая торговля. За чашку чаю Аня брала не меньше рубля, а громадного офицера заставила выпить три чашки. Подошел Артынов, богач, с выпуклыми глазами, страдающий одышкой, но уже не в том странном костюме, в каком видела его Аня летом, а во фраке, как все. Не отрывая глаз с Ани, он выпил бокал шампанского и заплатил сто рублей, потом выпил чаю и дал еще сто — и всё это молча, страдая астмой... Аня зазывала покупателей и брала с них деньги, уже глубоко убежденная, что ее улыбки и взгляды не доставляют этим людям ничего, кроме большого удовольствия. Она уже поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками, и давнишний страх ее перед силой, которая надвигается и грозит задавить, казался ей смешным; никого она уже не боялась в только жалела, что нет матери, которая порадовалась бы теперь вместе с ней ее успехам. Петр Леонтьич, уже бледный, но еще крепко держась на ногах, подошел к избушке и попросил рюмку коньяку. Аня покраснела, ожидая, что он скажет что-нибудь неподобающее (ей уже было стыдно, что у нее такой бедный, такой обыкновенный отец), но он выпил, выбросил из своей пачечки десять рублей и важно отошел, не сказав ни слова. Немного погодя она видела, как он шел в паре в grand rond и в этот раз он уже пошатывался и что-то выкрикивал, к великому конфузу своей дамы, и Аня вспомнила, как года три назад на балу он так же вот пошатывался и выкрикивал — и кончилось тем, что околоточный увез его домой спать, а на другой день директор грозил уволить со службы. Как некстати было это воспоминание! Когда в избушках потухли самовары и утомленные благотворительницы сдали выручку пожилой даме с камнем во рту, Артынов повел Аню под руку в залу, где был сервирован ужин для всех участвовавших в благотворительном базаре. Ужинало человек двадцать, не больше, но было очень шумно. Его сиятельство провозгласил тост: «В этой роскошной столовой будет уместно выпить за процветание дешевых столовых, служивших предметом сегодняшнего базара». Бригадный генерал предложил выпить «за силу, перед которой пасует даже артиллерия», и все потянулись чокаться с дамами. Было очень, очень весело! Когда Аню провожали домой, то уже светало и кухарки шли на рынок. Радостная, пьяная, полная новых впечатлений, замученная, она разделась, повалилась в постель и тотчас же уснула... Во втором часу дня ее разбудила горничная и доложила, что приехал господин Артынов с визитом. Она быстро оделась и пошла в гостиную. Вскоре после Артынова приезжал его сиятельство благодарить за участие в благотворительном базаре. Он, глядя на нее слащаво и жуя, поцеловал ей ручку и попросил позволения бывать еще и уехал, а она стояла среди гостиной, изумленная, очарованная, не веря, что перемена в ее жизни, удивительная перемена, произошла так скоро; и в это самое время вошел ее муж, Модест Алексеич... И перед ней также стоял он теперь с тем же заискивающим, сладким, холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных; и с восторгом, с негодованием, с презрением, уже уверенная, что ей за это ничего не будет, она сказала, отчетливо выговаривая каждое слово: — Подите прочь, болван! После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня, так как она принимала участие то в пикнике, то в прогулке, то в спектакле. Возвращалась она домой каждый день под утро и ложилась в гостиной на полу, и потом рассказывала всем трогательно, как она спит под цветами. Денег нужно было очень много, но она уже не боялась Модеста Алексеича и тратила его деньги, как свои; и она не просила, не требовала, а только посылала ему счета или записки: «выдать подателю сего 200 р.» или: «немедленно уплатить 100 р.» На Пасхе Модест Алексеич получил Анну второй степени. Когда он пришел благодарить, его сиятельство отложил в сторону газету и сел поглубже в кресло. — Значит, у вас теперь три Анны, — сказал он, осматривая свои белые руки с розовыми ногтями, — одна в петлице, две на шее. Модест Алексеич приложил два пальца к губам из осторожности, чтобы не рассмеяться громко, и сказал: — Теперь остается ожидать появления на свет маленького Владимира. Осмелюсь просить ваше сиятельство в восприемники. Он намекал на Владимира IV степени и уже воображал, как он будет всюду рассказывать об этом своем каламбуре, удачном по находчивости и смелости, и хотел сказать еще что-нибудь такое же удачное, но его сиятельство вновь углубился в газету и кивнул головой... А Аня всё каталась на тройках, ездила с Артыновым на охоту, играла в одноактных пьесах, ужинала, и всё реже и реже бывала у своих. Они обедали уже одни. Петр Леонтьич запивал сильнее прежнего, денег не было, и фисгармонию давно уже продали за долг. Мальчики теперь не отпускали его одного на улицу и всё следили за ним, чтобы он не упал; и когда во время катанья на Старо-Киевской им встречалась Аня на паре с пристяжной на отлете и с Артыновым на козлах вместо кучера, Петр Леонтьич снимал цилиндр и собирался что-то крикнуть, а Петя и Андрюша брали его под руки и говорили умоляюще: — Не надо, папочка... Будет, папочка...

драгоценности (франц.). большой круг (франц.).

Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет. Оно может свободно использоваться любым лицом без чьего-либо согласия или разрешения и без выплаты авторского вознаграждения.

Год написания:

1895

Время прочтения:

Описание произведения:

В 1895 году Антон Чехов написал произведение, известное как Анна на шее. Первый раз рассказ опубликовали в октябре 1895 году в газете "Русские ведомости". Готовясь к публикации рассказа Анна на шее, Чехов сделал в нем разделение на две главы, а также внес множество правок и исправлений, многие из которых касались образов Модеста Алексеевича, Анны и "его сиятельства". Чехов придал своим героям оттенки сатиры и углубил характеристики.

Если говорить о жанре произведения, то рассказ Анна на шее можно отнести к лирико-драматическому рассказу с несколькими сюжетными линиями, плавным развитием событий и тонким юмором.

Читайте ниже краткое содержание рассказа Анна на шее.

«После венчания не было даже лёгкой закуски». 18-летняя девушка Аня вышла замуж за 52-летнего чиновника Модеста Алексеича. После свадьбы они едут в монастырь, на богомолье.

В поезде Модест Алексеич, улыбаясь, припоминает один случай: «Когда Косоротов получил орден св. Анны второй степени и пришёл благодарить, то Его сиятельство выразился так: „Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее“. В то время к Косоротову только что вернулась его жена, особа сварливая и легкомысленная, которую звали Анной. Надеюсь, что когда я получу Анну второй степени, то его сиятельство не будет иметь повода сказать мне то же самое». А Аня думает о том, что хоть она и вышла замуж за богатого, «денег у неё все-таки не было, и, когда сегодня ее провожали отец и братья, она по их лицам видела, что у них не было ни копейки». После смерти матери, её отец (учитель чистописания и рисования в гимназии) Пётр Леонтьич запил, у Пети и Андрюши (младших братьев-гимназистов) не было даже сапог. «Но вот знакомые дамы засуетились и стали искать для Ани хорошего человека. Скоро нашёлся вот этот самый Модест Алексеич, не молодой и не красивый, но с деньгами».

Супруги стали жить на казённой квартире. Аня целыми днями играла на рояле, или плакала от скуки, или читала романы и модные журналы. Модест Алексеич за обедом говорил о политике, о назначениях и наградах, о том, что семейная жизнь есть не удовольствие, а долг. В обществе Модест Алексеич заставлял Аню подобострастно кланяться людям, имеющим высокие чины. Жадничал, когда Аня просила его что-либо купить ей. Когда Аня приходила навестить отца и братьев, то чувствовала, что они смущаются и не знают, как себя вести. Слабый и добрый отец Пётр Леонтьич по праздникам играл на старой фисгармонии и по-прежнему пил. А братья «Петя и Андрюша, худенькие, бледные мальчики с большими глазами, забирали у него графин и говорили растерянно: „Не надо, папочка... Довольно, папочка...“»

С деньгами у Ани после замужества стало ещё хуже. Только раз Пётр Леонтьич попросил у Аниного мужа 50 рублей. Модест Алексеич денег дал, но пригрозил, что в последний раз, т. к. Пётр Леонтьич пьёт, а это постыдно. И братья, приходившие к Ане в гости, тоже должны были выслушивать наставления Аниного мужа: «Каждый человек должен иметь свои обязанности!» Денег Модест Алексеич не давал, но зато он дарил Ане драгоценности, говоря, что эти вещи хорошо иметь про чёрный день. И часто проверял: все ли вещи целы.

Задолго до рождества Модест Алексеич стал готовить Аню к традиционному зимнему балу и даже дал ей 100 рублей на платье.

Наступило время бала. Аня блистала, очаровывала даже самых равнодушных мужчин. Аню заметил даже сам Его сиятельство и пригласил её вести благотворительный базар. Вещи из Аниных рук расходились нарасхват. «Подошёл Артынов, богач. Не отрывая глаз от Ани, он выпил бокал шампанского и заплатил сто рублей, потом выпил чаю и дал ещё сто». Аня «поняла, что она создана исключительно для этой шумной, блестящей, смеющейся жизни с музыкой, танцами, поклонниками». Своего отца она начала стесняться: «ей уже было стыдно, что у неё такой бедный, такой обыкновенный отец».

На следующий день к Ане приехал Артынов с визитом, а затем - Его сиятельство. Когда пришёл её муж, Модест Алексеич, то «перед ней также стоял он теперь с тем же холопски-почтительным выражением, какое она привыкла видеть у него в присутствии сильных и знатных. И с восторгом, уже уверенная, что ей за это ничего не будет, она сказала, отчётливо выговаривая каждое слово: „Подите прочь, болван!“»

После этого у Ани не было уже ни одного свободного дня, так как она принимала участие то в пикнике, то в прогулке, то в спектакле. Возвращалась она домой каждый день под утро. Денег нужно было очень много, но она только посылала мужу счета или записки: «немедленно уплатить 100 р.»

На Пасхе Модест Алексеич получил Анну второй степени. Его сиятельство сказал на это: «Значит, у вас теперь три Анны: одна в петлице, две на шее». Модест Алексеич ответил: «Теперь остаётся ожидать появления на свет маленького Владимира. Осмелюсь просить ваше сиятельство в восприемники». Он намекал на Владимира IV степени и уже воображал, как он будет всюду рассказывать об этом своём каламбуре.

А Аня каталась на тройках, ездила с Артыновым на охоту и всё реже бывала у отца и братьев. Петр Леонтьич запивал сильнее прежнего, денег не было, и фисгармонию давно уже продали за долг. И когда во время прогулок им встречалась Аня на тройке с Артыновым, «Петр Леонтьич снимал цилиндр и собирался что-то крикнуть, а Петя и Андрюша брали его под руки и говорили умоляюще: „Не надо, папочка... Будет, папочка...“»

Вы прочитали краткое содержание рассказа Анна на шее. Предлагаем вам посетить раздел Краткие содержания , чтобы ознакомиться с другими изложениями популярных писателей.